Москва Натальи Голубенцевой

Сначала мы жили на Арбатской площади, сейчас этот дом снесен. У нас был длинный коридор буквой П, 12 комнат, 30 человек народу, малюсенький туалет, ванная, которая обогревалась колонкой. Огромная кухня, два умывальника с холодной водой. В кухне все соседки выясняли отношения, а дети с удовольствиям бегали по коридорам. Помню, как у соседки появился первый телевизор, и мы все ходили его смотреть. Телевизор был «КВН» с маленьким экраном и линзой… Я знаю, что в этом же доме жил артист Ханов, жили художники. Комнаты на втором этаже давали именно представителям творческих профессий. Окна были без рам, с толстыми стеклами. Во время войны стекло треснуло и его заклеили бумажками крест-накрест. Помню, я открывала это окно - оно было в мой рост и даже выше. А во время демонстрации внизу продавали воду и всякие вкусности. Мы спускали корзинку с деньгами, а нам поднимали ее обратно со сладостями. Когда я была маленькая, врачи нашли у меня порок сердца, и меня выносили гулять на стуле. Сейчас смешно - на Арбатской площади я сидела на венском стуле, и мама смотрела на меня сверху - как я там дышу… Переехали мы оттуда в 1956 году, когда мне было 13 лет. ...Подробнее

Про дом Морозова мне папа много рассказывал, он ему почему-то очень нравился, а вот мне - нет. Он рассказывал, что там внутри стоит скульптура - волчица, которая Ромула и Рема вскормила.  Позже у меня был то ли концерт, то ли съемка в этом доме. И я эту волчицу видела своими глазами. А вот муж мой тоже был в этом доме, и говорит, что никакой волчицы там нет. Но теперь войти туда уже невозможно. И разобрать, кто из нас прав, мы тоже не можем. ...Подробнее

Сколько помню себя, «Прага» все время была закрыта, сначала вообще ничего там не происходило, потом начался ремонт, но я на это внимания не обращала. А папа мой помнил ее еще до закрытия. И однажды он мне сказал: «Завтра откроют «Прагу», и мы с тобой туда пойдем». Надо сказать, что тогда я уже жила с папой (после развода родителей), и мы иногда ходили обедать в «Националь»… Не думайте, что это было так же, как сейчас. Это было просто кафе, довольно спокойное место. А на этот раз мы пошли в «Прагу». Там были наши любимые стоячие места - знаете, такие столики высокие. И мы ели сосиски с капустой - просто потрясающие. В другом углу было кафе, где мы ели котлеты с горошком. Я это помню очень хорошо - не то, что мы в ресторан ходили, а просто - что было действительно очень вкусно. ...Подробнее

В доме полярников у меня жил приятель - маленький мальчик. Я к нему ходила в гости. И вот однажды я пришла, а мама этого мальчика мне сказала, что ее сын очень плохо себя ведет, поэтому она отдаст мне его любимого кота. И действительно - отдала мне рыжего кота. Надо сказать, я тогда была жуткой кошатницей. Притаскивала в дом всех кошек со всех помоек. Моя мама брала эту грязную кошку, посыпала ее дустом, мыла... А тут мне отдали шикарного рыжего кота. Он жил у нас с папой очень долго. Мой папа был яхтсменом, мы с ним ходили на яхте, и кота брали с собой, он с нами тоже путешествовал. Мало того, он нырял в воду! Сам! Это был единственный кот у меня, который плавал. ...Подробнее

В консерватории у нас была знакомая - главный администратор. Поэтому мы всегда могли пройти на любой концерт и сидели в ложе. Я ходила в консерваторию очень часто. И там были все свои, все знакомые - музыканты, артисты…

Я училась в школе номер 92. Она располагалась в двух зданиях. Первое было на бывшем Калининском проспекте, там «сидел» Калинин. Потом этот дом стал отделением Института востоковедения. У нас тогда было раздельное обучение. Девочки учились на втором этаже, а мальчики на третьем. Они прибегали к нам хулиганить - стрелять из рогаток перьями в наши нежные ножки. Мой папа был театральный композитор, очень увлекался театром. И с 4 класса стал вести у нас драмкружок. Такой получился театр одного класса. Туда были приглашены и мальчики, и девочки. После 4 класса мы перешли в соседнее помещение. Это был старинный дом, там потом устроили общежитие консерватории. Наш драматический коллектив и дальше продолжал свой путь, даже потом, после школы. Рядом со школой был дом на улице Грановского, где жили дети, которые пришли к нам в пятый класс. До этого они учились в какой-то особой школе. После смерти Сталина и развенчания культа личности была статья в газете об этих привилегированных детях, о том, что их привозят на машинах, что они такие-сякие. И что надо все это дело привести в пролетарский порядок. И к нам пришли в класс эти ребята, среди них была моя подруга - Лена Поскребышева. У нас учились дети Малиновского, Хрущева - правда, не в моем классе. В нашем - только Лена Поскребышева и племянник какого-то министра. Мы с Леной очень дружили, я ездила к ним на дачу, ходила в гости. Она была отличницей, училась очень легко и увлекалась поэзией. Мы с ней читали стихи поэтов, которых в школе не проходили - Есенина, Хлебникова, Брюсова. Когда мы выпустились из школы, ее перевели в другое здание - на улицу напротив театра Маяковского. И туда мы приезжали уже на вечера встреч. Потом наши педагоги постепенно ушли, и мы перестали там встречаться - все-таки, это была уже не наша школа. ...Подробнее

Дом, в котором я живу сейчас, называется Дом ста роялей. Есть книга, выпущенная детьми и внуками тех музыкантов, которые жили здесь. У нас основательный кирпичный дом, но звукоизоляция не очень хорошая. Мой папа часто музицировал дома. А наверху жил музыковед Константин Константинович Розеншильд. Он звонил нам: «Александр Александрович, сыграйте, пожалуйста, еще раз «Цветы», мне очень нравится». Как-то папе студенты подарили часы с кукушкой, он повесил их на стену, которая граничила с квартирой Льва Гинзбурга. Однажды папа спросил его: «Вам не мешают часы?» Тот ответил: «Нет, не мешают, только я каждый час просыпаюсь». Пришлось эту кукушку убрать. ...Подробнее

В «Националь» мы часто ходили завтракать и обедать. Там собирались удивительные люди - Светлов, Олеша, мой дядя Николай Голубенцев (он был чтецом), папа. Это был такой своеобразный клуб. И когда у нас дома звонил телефон, я говорила: «Перезвоните через минуточку». Бежала в «Националь», там стоял швейцар, который, может быть, кого-то то и не пустил бы, а пробегала: «здрасьте, я папе!» - и меня всегда пропускали. Можно сказать, что «Националь» был таким нашим «полудомом». Больше всего я любила там кофе гляссе. Это не горячий кофе и сверху мороженое, как делают сейчас. В «Национале» это был холодный кофе с мороженым. И для меня настоящий кофе гляссе - это именно то, что подавали в «Национале»… самое вкусное, что может быть. Ну и солянка. Она там была настоящая - с каперсами, маслинами. У нас даже сохранилось меню - 46-го года, там совершенно удивительные вещи можно увидеть. ...Подробнее