Маршрут по Москве Константина Богомолова: от Театра на Бронной до МГУ

- Я Москву люблю. Честно говоря, всю жизнь испытывал большой психологический дискомфорт, покидая город даже на короткое время. Москва моего детства и моей юности, школьной юности, связана с Бронной, Гнездниковским переулком и Тишинкой, пространствами вдоль Тверской улицы. Это территория моего абсолютного комфорта, знания, удобства... Конечно, в детстве были и другие примечательные точки, к примеру, Лефортово, куда я ездил играть в теннис, занимаясь в СКА, – там в какой-то момент сосредоточилась спортивная часть моей жизни. Но возвращение в родные пенаты всегда возвращало меня в мою зону комфорта. Дом кино, Тишинка, исполинский памятник «Дружба навеки» Церетели и Вознесенского… Я часто ходил в Дом кино на Васильевской 13. Поскольку мои родители были связаны с киноискусством (прим. ред. Юрий Богомолов (1937-2023) – известный киновед, кинокритик, телеобозреватель, кандидат искусствоведения), мы жили на Васильевской улице, в доме № 7. Я всегда испытывал зависимость от родных для меня мест, они меня питали какой-то правильной энергией, а точнее, создавали абсолютное ощущение безопасности, домашности и уюта. Внутри этих пространств я чувствовал себя «в домике». Так как я человек достаточно асоциальный, даже находясь в социальном пространстве, мне крайне важно ощущение одиночества. Я всегда разделял «город моего детства» от того города, который стал возникать в какой-то момент, когда он стал для меня некомфортным, чужим, как будто стал меня предавать. Это впервые произошло в начале нулевых, когда началась история города, подчинившегося бесконечному коммерческому диктату, цели заработка денег. Тот город стал словно выдавливать из себя людей, которые рассматривали его как «живое пространство», в котором можно жить, существовать, отдыхать, гулять. Город вновь стал «моим», когда, наконец, стала осуществляться гигантская реновация, реконструкция. Помню, как когда пришел С.С. Собянин, были вопли по поводу уничтожения киосков – везде, на Пушкинской, на Тверской, на улице Чаплыгина у метро «Чистые пруды», все было заставлено какими-то бесконечными ларьками, и как это все преобразилось, как постепенно, сквозь недовольство, стало возникать комфортное, живое, человеческое пространство. Сейчас я пребываю в той Москве, которая была «моей Москвой» середины-конца 80-х – по моим, опять же, ощущениям. Вновь можно гулять, бродить и чувствовать себя в своей тарелке, в своей комфортной среде. Иными словами, соединились Москва моего детства и Москва, которая стала возникать в 2010-е годы – все в каком-то смысле «закольцевалось».

- В детстве я катался на Патриарших прудах, возникших когда-то на месте Козьего болота, на коньках. Я вырос на Патриках, в Доме Нирнзее, который до 1931 года считался самым высоким жилым зданием Москвы. Проект многоэтажки, первого столичного небоскреба, создал немецкий архитектор Эрнст-Рихард Нирнзее. В 1929 году М.А. Булгаков встретил здесь свою будущую жену, Елену Сергеевну Шиловскую. С конца 1950-х в доме располагается учебный театр ГИТИСа. Я всегда очень любил гулять по городу. Прекрасно ориентируюсь в пространстве, всегда обожал ходить долго, в одиночестве, просто бродить по городу – пешком, разумеется. Я до последнего не водил машину, сел за руль только после того, как переехал за город, это было скорее вынужденным моментом. А так я всегда перемещался либо пешком, либо на общественном транспорте, на такси, в какие-то моменты на самокате (в последние годы, в летние, весенние, осенние месяцы, когда это было комфортно). На самокате можно преодолевать довольно большие пространства. 

- «Пространство Бронной» действительно непростое. Мне кажется, нам удалось добавить сюда, именно с помощью театра, некоторую толику интеллигентности. С одной стороны, важно было использовать энергию этого пространства для того, чтобы «приподнять» сам театр, сделать его значимым, кроме того, позволить «через театр» войти в это культурное пространство значимой части «другой» Москвы – не той, которая фланирует по Бронной в выходные и летние месяцы, демонстрируя роскошь своей одежды, машин, сумок, часов и пр., а впустить через «ворота» этого театра, в это культурное пространство, более интеллигентную, более старомосковскую публику. А, с другой стороны, и людям, которые здесь фланируют, добавить некоторой меланхолии о «судьбах мироздания». Это стало в определенной степени модным, в хорошем смысле слова. Надеюсь, те, кто приходят сюда в первую очередь потому, что это «модно», получают здесь какую-то художественную прививку, которая пригодится им в жизни, и заставит подумать не только о последнем писке моды, но и о чем-то более существенном.
То есть, это какой-то сложный узел, который необходимо было завязать, скрутить, соединив историю театра, его культуру, собственные представления о том, что есть «хорошо и плохо» в театре и в искусстве, публику, которая здесь колобродит и фланирует, и живет, публику, которая не только в этом пространстве, но и шире – московскую публику – вот это все нужно было завязывать в сложный узел. Надеюсь, это получилось, потому что мы не предаем своих вкусов и идей, мы вполне себе успешны, и, мне кажется, стали частью и района, и отчасти гордостью и элементом большого театрального ландшафта, причем не только московского, но и российского. Мы стали одним из ведущих театров Москвы и страны, с одной стороны, а с другой – мы не противостоим среде, в которой находимся, а умно и правильно с ней взаимодействуем. Мы в нее интегрированы.
Возможно, в профессии режиссера действительно есть нечто общее с мастерством архитектора. Спектакль – в некотором роде такое здание, которое ты сам строишь. Но и театр сам по себе – это дом, который ты создаешь, причем тот, в котором одновременно живут люди, но при этом он открыт для тех «постояльцев», которые приходят сюда на один вечер, и это пространство тоже должно стать для них «родным домом». Нам очень важна и ценна та реконструкция, которая была осуществлена Москвой, и которая была запланирована еще до моего прихода, но началась все это непосредственно в тот момент, когда я пришел в театр в 2019 году. Нам тогда пришлось всем театром, всей машинерией уехать во Дворец на Яузе, который нам предоставил Департамент культуры, и два года реконструкции мы обретались там. Мы гордимся тем, каким стал театр после реконструкции, мне кажется, это в существенной степени гордость всей Москвы – то, что реализован такой прекрасный проект. Помимо замечательно проведенной реконструкции, здесь развернулась и вполне себе успешная творческая деятельность.

- Для меня в какой-то момент приоритетной точкой Москвы была улица Чаплыгина, Чистые пруды, – в силу того, что там находится «Табакерка», где я проработал несколько лет, с 2008 года. Но потом я переместился во МХАТ, когда Олег Павлович Табаков меня позвал работать в Художественный театр, и улица Чаплыгина как точка на карте Москвы перестала для меня что-то значить, скажем так «отмерла». Повторяю, самым главным для меня всегда оставался ареал пространства моего детства, я все время стремился вернуться именно в это «измерение». Если – и – когда работа возвращала меня в это пространство, как это произошло со МХАТом, я был тому безмерно рад. В МХТ и сейчас идут мои спектакли: «350 Сентрал-парк Вест, New York, NY 10025», «Карамазовы», «Мужья и жёны», «Новая оптимистическая», «Три сестры». 

- Когда мне было 11 лет, мы переехали на Васильевскую улицу из Большого Гнездниковского переулка, где я родился в 1975 году. Поскольку школа осталась та же – тогда она называлась «специальной английской школой №31», а сейчас это гимназия Капцовых, – долгие годы мой путь от дома до школы был связан с троллейбусной остановкой на улице Фучика. 12-й троллейбус шел по Тверской до Красной площади, 20-й или 1-й (какой из них, уже точно не помню) заворачивали на Тверской бульвар, поэтому один из них исключался. Я выходил на остановке напротив книжного магазина «Москва», около мэрии. Оттуда мне оставалось пройти до школы буквально пару шагов. Обратно я шел тем же самым путем: до книжного «Москва», затем до улицы Фучика, затем на троллейбус, и вот я и дома. Это был мой маршрут, все эти пространства были мною полностью изучены. Возможно, какое-то время родители провожали меня от дома до троллейбусной остановки, а потом я уже добирался до школы сам. Это было советское время, самый центр города, ощущения какой-то опасности тогда не было.   

- В ГИТИСе я учился на курсе Андрея Александровича Гончарова в самом конце 90-х. Выпустился в 2003 году. Для меня это опять стало возвращением в зону Бронной, Гнездниковского, Брюсова переулка, моих любимых московских мест. Спрашивается, как можно любить полярно разные архитектурные стили: сталинскую высотку МГУ и старинный особняк ГИТИСа в Малом Кисловском? Я как раз очень люблю эту московскую эклектику, полифонию. Мне как раз менее комфортно в «стилистической чистоте», в монотонной геометричности планировки. Я люблю хаос московских улиц, мне в нем хорошо и удобно, он, по-моему, человечный какой-то, в нем есть какая-то иная история жизни. Стилистический хаос люблю, в нем тоже есть своя прелесть. Естественный, органичный хаос архитектурных стилей, представленных на одной улице, в одном микрорайоне, меня нисколько не смущает и никоим образом не раздражает. Мне, к примеру, нравится сочетание Нового Арбата с его «домами-книжками» и спрятавшихся за ними каких-то маленьких доходных домов начала ХХ века, небольших особнячков XIX века. Мне все это весьма симпатично.

- В глубине Кривоарбатского переулка, словно спрятавшись от чужих глаз, примостился один из самых нетривиальных домов Москвы. Это Дом-мастерская архитектора Константина Мельникова, признанный шедевр авангарда, построенный в 1929 году.
Я очень люблю конструктивизм. Мне нравится щусевское здание Наркомзема на Садовом и все мельниковские проекты, включая его личный дом-цилиндр. Я люблю эти дома. В Москве полно любопытных вещей, интересных зданий – скажем, прелестное здание Центросоюза, спроектированное Ле Корбюзье на Мясницкой, рядом с улицей Чаплыгина, и довольно забавные конструктивистские постройки 1970-х годов. Впрочем, их полно по всей стране и всему бывшему социалистическому лагерю. Не могу сказать, что меня что-то безумно вдохновляет в архитектуре, я смотрю на все эти вещи немножко издалека, но это определенно то, что мне нравится.

- В 1997 году я окончил филфак МГУ им. М.В. Ломоносова. Занятия проходили в корпусе гуманитарных факультетов на Ленинских горах. В главное здание сталинской высотки я, разумеется, тоже захаживал. А в здании на Моховой была военная кафедра, там я бывал раз в неделю в течение лет трех. Но Моховая так или иначе всегда находилась рядом с тем пространством, которое давно было для меня знакомым, любимым, живым.
Я очень люблю сталинский период архитектуры: люблю все эти высотки, фасадные монументальные дома, растянувшиеся вдоль Тверской, Кутузовского. Что говорить, они были задуманы замечательными архитекторами, они замечательно сделаны – и снаружи, и внутри. Это реально «дома для жизни». Это не та печальная история «хрущевок», которые подвергаются теперь очень правильному, на мой взгляд, процессу реновации, либо заменяются на новое жилье, либо реконструируются. Сталинские дома – это серьезное, большое архитектурное наследие. Неслучайно до сих пор это прекрасные объекты недвижимости, отлично приспособленные для жизни.
Так как Москва бурно развивается, в какие-то моменты долгое время не оказываешься в каких-то районах, а потом приезжаешь, и вдруг видишь, что там все поменялось. В эту секунду ты неизбежно являешься «туристом», который долгое время где-то не был, а потом приехал и увидел все новыми глазами. Так можно наглядно оценить те изменения, которые произошли за время твоего отсутствия. Допустим, ты едешь по какой-то трассе или на общественном транспорте, как вдруг пробивает мысль о том, какие крутейшие перемены произошли, сколько всего поменялось и какой же теперь Москва классный город, какой он технологичный, современный, большой, какой он эффектный! Люди, которые прошли путь изучения, освоения этого города, особенно начиная с советских до нынешних времен, понимают, насколько город революционно изменился за последние десятилетия. Неизбежно в какой-то момент включается чувство гордости, удовольствия и ощущения, что тут не за что стыдиться, только гордиться хочется. Это такое глубокое чувство. Помню, как, работая в Европе в 2010-е годы (работал в Греции, Польше, в Италии), когда ставил там спектакли, возвращался в Москву, потом приезжал обратно и с ребятами, с которыми репетируешь, делишься видео, фотографиями города, в котором живешь. Конечно, в этом есть момент некоего хвастовства, он всегда во мне присутствовал. Да и сейчас иногда, допустим, еду по Москве, записываю видео и скидываю каким-то знакомым, которые за границей остались, с которыми продолжаю общаться, чтобы они понимали, в каком классном городе я живу. Это круто, когда ты можешь похвастаться тем пространством, тем городом, в котором живешь.