Маршрут к юбилею Людмилы Титовой, ведущей актрисы Малого театра

- В Москве я живу уже больше 45 лет, с 1978 года. Когда собиралась в столицу, никто кроме мамы не знал, что я еду поступать в театральный. Мама меня отпустила лишь потому, что не хотела, чтобы я ее потом всю жизнь упрекала в том, что осталась из-за нее дома и не использовала свой «единственный шанс». Сейчас бы я, конечно, своего ребенка никогда одного так далеко от себя не отпустила. Но тогда время было другое. Кто не готов рискнуть, тот никогда и не узнает своего истинного призвания, – так мне кажется. Так или иначе, все обычно ехали в Москву к знакомым, родственникам, друзьям. А у меня в Москве не было вообще никого. Я просто купила билет за 25 рублей и села в поезд. Я свято верю в то, что, если жизненный путь выбран правильно, все вокруг, будто само собой, начинает складываться, благоприятствовать, помогать: люди, события, обстоятельства, счастливые случайности. Села я в вагон (у меня было боковое место), и мимо меня прошел какой-то парень, который что-то «проходное» у меня спросил, что-то типа «Ты что, в Москву?» - Да, говорю. Он уточнил, – поступать? – Отвечаю, ну да, в театральный. Он улыбнулся и говорит, «Я тоже в театральный». Вот что это было? Случайность, совпадение? Как говорил Константин Сергеевич Станиславский, «Не верю!» Я даже помню фамилию того парня – Теплов. Не представляю себе, что бы я делала, если бы не встретила его в том поезде. Он уже, судя по всему, был в Москве не в первый раз, точно знал, куда идти. Мы пошли в метро, доехали до нужного места. Пришли в «Щуку» (Щукинское училище) прямо с поезда, и, что называется, с места в карьер стали читать какие-то отрывки. Нас послушали минуту-другую и объявили, «Спасибо, до свидания». С нами были еще двое ребят, которых тоже «отправили домой». Пошли мы всей честной компанией «солнцем палимы», искать, «где оскорбленному есть сердца уголок». Идти нам было некуда. Мы поехали на ВДНХ, там были гостиницы «Алтай», «Заря» и «Восток», где нам за рубль дали три или четыре места в разных комнатах на раскладушках, но всего лишь на два дня. Мы всюду ходили, пробовали поступить, но ничего не получалось. В конце концов пришлось возвращаться обратно домой. Я год проработала в школе, готовилась поступать в педагогический университет, чтобы стать учительницей. Преподавала я все, что только можно было преподавать, была и классным руководителем, у меня было много учеников… Мне было 16, потом исполнилось 17 лет, у меня был 9 класс, в котором учились практически мои ровесники. Год я там отработала, снова приехала в Москву и снова не поступила. Помню эту сцену так, словно все это случилось только вчера: на дворе 12 часов ночи, проезд Художественного театра (ныне Камергерский переулок), мы выходим после вступительного экзамена с одной девочкой, и она мне говорит: если хочешь снова поступать, тебе нужно жить в Москве. Я приехала домой, собрала сумку и приехала в Москву, насовсем. Знакомая помогла мне устроиться на работу, я год мыла полы в общежитии, где сама жила. В Москве нужно время, чтобы сориентироваться, привыкнуть к жизни. Первым настоящим испытанием, как у всех приезжих, было встать на эскалатор – сделать первый шаг –и в прямом, и в переносном смысле. Ступить на эскалатор – это все равно, что войти в Москву. Это сейчас везде эскалаторы, а тогда для меня это было шоком. В Новосибирске метро и эскалаторов в то время не было. Вот я вступила на эту лестницу и пошагала – вверх-вниз, вверх-вниз. Шаг за шагом, я более-менее, но адаптировалась к жизни в столице, стала посещать какую-то театральную студию на Добрынинской; там была педагог, который одновременно и в «Щуке» преподавала, она и посоветовала мне, что читать, как набраться нужных знаний. Я много читала и на 3-й год, с третьей попытки, прошла всюду и везде. Когда я поступала в этот третий год, думала про себя: все, finita la comedia. Уже позже я узнала, сколько хороших артистов поступали, как я, по три, а то и по четыре раза. В Щепкинском училище, старейшей театральной школе Москвы, я читала Юрию Мефодьевичу Соломину, и он взял меня на свой курс. Это был первый русский курс, который он набирал, до этого у него были студенты-киргизы. С недавнего времени поход в «Щепку» стал для меня уже не тем, что раньше, в годы студенчества. В 2020 году меня пригласили стать художественным руководителем Якутской студии, до недавнего времени возглавляемой одним из ведущих актеров Малого театра, Борисом Клюевым. Когда народного артиста России Клюева не стало, мне предложили взять его курс, что называется, продолжить «начатое им дело». Я сначала отказывалась, но, когда пришла советоваться с Юрием Мефодьевичем, он мне посоветовал обязательно согласиться, согласиться, не раздумывая. Теперь у меня два курса в Щепке: тувинские и туркменские студенты. Два года назад выпустила студентов-якутов. Поскольку у меня патологическое чувство ответственности, мне всегда кажется, что, если я сама чего-то не сделаю, все будет «не так», все будет плохо. В своих студентах я особенно ценю то, что в них есть: трепетность, восприимчивость, осознанность. Не устаю повторять это риторическое восклицание: «что в театре», – как говорила Фаина Раневская, «трепет пропал». Для актера трепет – самое главное. Трепет – это «наше все». Без него никак.

- Для всех новоиспеченных артистов распределение – намного страшнее поступления. Но для меня это не было проблемой. Везде, где я показывалась, меня брали. Парадокс – поступала я тяжело, а потом было много предложений. В Питер звали, в Сатиру, в Пушкинский. Но решающим в выборе стало то, что Малый театр – то место, где работает и выходит на сцену мой Мастер – Юрий Мефодьевич Соломин. Тогда он еще не был художественным руководителем театра (стал им в 1988 году, и занимал эту должность до последних дней жизни), был в то время просто артистом театра.
Соломину было важно знать, что меня всюду приглашают, что я востребована, как артистка. И хотя все вокруг были уверены, что меня обязательно возьмут в Малый театр, очень долго не было официальной заявки. Я с мужем училась на одном курсе, и Юрий Мефодьевич, как человек невероятно заботливый, трепетно относящийся к институту семьи, конечно, хотел, чтобы нас обоих пригласили в театр. Но место было только одно. Тогда Соломин пошел к Михаилу Ивановичу Цареву, легендарному артисту, режиссеру, мастеру художественного слова, а тогда по совместительству еще и директору театра. В конце концов все сложилось благополучно, и нас с мужем пригласили в Малый. Помню, как на дипломе Юрий Мефодьевич, перфекционист до мозга костей, вечно стремящийся к неведомому идеалу, меня за что-то критиковал, выводил на эмоции. В шутку сказал, «Люда, ты ходишь по сцене, как тульский трактор!» Я не выдержала и громко завопила, «Господи, когда же это все кончится!» На что мой мудрый мастер ответил, как отрезал: «Никогда!»
Так, в 1983 году, окончив ВТУ им. М.С. Щепкина, я была зачислена в труппу Малого театра, в котором служу и по сей день. Для меня Москва – это Малый. Иначе говоря, Малый – это «моя Москва». Между этими двумя «континентами» могу спокойно поставить знак равенства.
Максим Горький в свое время очень точно подметил, что, будучи «образцовой школой» для сценических деятелей, Малый театр стал для многих еще и настоящей «школой жизни». Как писал автор замечательной пьесы «Мещане» Максим Горький, «трудно измерить, учесть и представить в конкретных данных то глубокое духовное влияние, которое оказывал и оказывает Малый театр». Мне повезло работать с замечательными режиссерами, которые мне очень многое дали с профессиональной точки зрения, научили меня «жить на сцене». Это и Сергей Женовач, и Адольф Шапиро, и Борис Морозов, и Виталий Соломин, и американский режиссер Томас Манн, который поставил в Малом театре «Ночь игуаны». Мне повезло работать с хорошими партнерами – с замечательным режиссером и театроведом Борисом Александровичем Львовым-Анохиным, удалось немного поработать с Л. Е. Хейфецем, которому потрясающе удавался психологический разбор материала, образов – со студентами это просто необходимо – не просто научить «выдавливать» эмоцию, а показать, как к этому прийти «естественным путем».
В детстве мне, в отличие от одноклассников, которые мечтали стать космонавтами, врачами, хотелось не кем-то стать, а сыграть кого-то. Я, к примеру, представляла себя следователем. Для меня актерство не значит притвориться кем-то другим. Это поиск общего, близкого в том, что кажется другим, а порой и чужим. Рано или поздно находишь «другое» в себе самом.

- Перед Столешкой примостился такой крохотный переулочек – Дмитровский. С этим местом у меня связано немало забавных воспоминаний. Когда я училась в Щепке, в этом переулке, протяженностью всего в 250 метров, располагалось общежитие Мерзляковского училища. В старинном трехэтажном здании также жили студенты театральных вузов. Поскольку музыканты там обучались, в том числе и совсем юные, ровно в 11 часов вечера двери общежития закрывались на замок. Помимо меня, там жили и студенты с курса Олега Меньшикова. Так вот, мальчишки вечно что-то затевали. Могли разбудить среди ночи и сказать, «пойдем поедим». Я кричала, «Нет, я сплю!» Но они и слышать ничего не хотели. В одной комнате у нас были железные решетки, которые ребята раздвинули. Мы вылезали в окно, шли на Пушкинскую улицу, там был «зеленый огонек» для таксистов, мы там в 2 часа ночи ужинали и потом тем же самым путем, через окно, возвращались обратно в общежитие. На Белорусской тоже была такая «ночная точка», где можно было поесть. Мы шли пешком на Белорусскую, чтобы в 3 часа ночи поесть, – с едой в те годы была напряженка. Двери в комнаты в общежитии никогда не закрывались, они почему-то все были сломаны. Однажды перед тем, как поехать домой, я купила себе модную юбку. Вернулась после каникул в Москву, и к нам в комнату пришли однокурсники – Олег Меньшиков с ребятами. Я им говорю, ой, я вам сейчас покажу свою новую юбку, зацените. Надеваю ее, а они в голос смеются: так Ирка в твоей юбке все каникулы ходила! - Чистый коммунизм. Это была своего рода коммунальная квартира, а не общежитие. Но надо отметить, никто ничего не воровал. Все всем делились. Если кому-то присылали из дома посылку, все угощали друг друга и ели за общим столом. Атмосфера была удивительно открытая, доброжелательная. 

- Еще одно особенное для меня место на карте Москвы – музей Ермоловой. В первый раз нас туда привел Юрий Мефодьевич Соломин. Музей-квартира открылся в 1970 году, а дом-музей уже в 1986-м. Директором музейного пространства была замечательная Раиса Ильинична Островская. Мария Николаевна Ермолова жила в старинном доме на Тверском бульваре с 1889-1928 годы. У нее в гостях бывали Немирович-Данченко, Станиславский, Шаляпин, Собинов, Ленский, Южин, Нежданова, и мы, студенты-второкурсники, тоже ходили по этим же удивительным комнатам. Это до сих пор абсолютнейший Дом, в котором витает дух великой актрисы, сыгравшей за свою долгую жизнь более 400 ролей. Эти скрипучие лестницы и половицы по-прежнему воссоздают атмосферу прошлого. Недавно я приводила туда своих студентов-тувинцев – мы отмечали День народного единства, ребята показывали разные сценки. Ермолова считала, что актера нельзя воспитать и обучить, если не воспитать в нем человека. Мне бы очень хотелось воспитывать думающих артистов. Нужно учиться, расширять свой кругозор, понимать, осознавать, что ты играешь, а не только чувствовать роль. На одной интуиции, на голом таланте далеко, по моему мнению, не уедешь. 

- Дочка закончила Московскую консерваторию по классу скрипки. До этого она училась в Шопеновском училище. В день поступления в консерваторию мне было так страшно, что я сидела у памятника Чайковского, затаив дыхание, в каком-то оцепенении, боясь шевельнуться. Хотя Варя начала заниматься музыкой в 4 года, одно время я думала, что дочь, возможно, пойдет по моим стопам и станет актрисой. Такой соблазн, безусловно, был. Моя подруга, актриса Евгения Дмитриева, иногда оставалась посидеть с Варей, когда у меня вечером был спектакль. Однажды Варя, тогда ученица 4-го класса, ей пожаловалась: «Женя, я не могу заснуть. «Гамлета» что ли почитать?» В этом была вся Варя! Когда мы с Сергеем Женовачом выпускали «Мнимого больного» Ж.Б. Мольера, Варвара тоже была занята в спектакле – играла большую сцену с народным артистом России Василием Бочкаревым. Он ее безумно хвалил, даже в шутку ставил в пример другим артистам: «У меня тут девочка в 10 лет импровизирует так, как взрослым и не снилось». Но в итоге Варвара не захотела пойти в актрисы. Ее среда с самого раннего возраста была немного другая, – музыкальная.
Много лет подряд я с удовольствием хожу к Варе на концерты: и в консерваторию, и в зал Чайковского на Маяковке. Очень люблю слушать классическую музыку одна, компания мне для этого не нужна. Я в этом смысле как Людмила Гурченко, которая на вопрос о том, что вы делаете в свободное время, отвечала: «Лежу». Я много читаю, обожаю читать. Полежать дома с книжкой для меня – лучший способ прийти в себя. Я вообще считаю, что одиночество – важная питательная среда, причем весьма плодотворная. Когда у меня свободное время, мне наоборот нужно найти время, чтобы выйти куда-то. Времени хронически, катастрофически не хватает.

- Моя дочь Варвара родилась на Арбате, в Большом Власьевском переулке. Это для меня знаковая улица, золотое время. Варя родилась в доме №7, 1913 года постройки, прямо напротив старинного храма, который, по мнению историков, стоял здесь еще со времен Ивана Грозного. Это единственная церковь Москвы, освященная в честь священномученика Власия, считавшегося покровителем животных и лошадей. Поскольку местность, где расположена церковь, когда-то была конюшенной слободой, храм особенно почитался среди ямщиков и извозчиков.
Мы жили в большой коммунальной квартире, рассчитанной на несколько семей. Как только мы заняли одну комнату, к нам сразу же пришли в гости знакомиться соседи. Среди них была одна маленькая девочка по имени Наташа, которая с порога сказала: «А я знаю английское стихотворение!» И прочла нам его. Мы подружились. Я крестила Наташу, Наташа крестила мою дочь Варю, а Варя крестила Наташиного сына – вот, как все закольцевалось! Мы до сих пор общаемся, хотя все давно разъехались, и «маленькая» Наташа живет сегодня в Сингапуре. Но мы до сих пор близкие люди, ближе, чем родственники, ведь родственников можно подолгу не видеть, а мы те несколько лет жили душа в душу, бок о бок. Варя жила в этой квартире до 4 лет. Здесь же, в переулках Приарбатья, она пошла в детский сад в Чистом переулке, потом ее перевели в другой садик, тогда это было не так просто. Станислав Сергеевич Говорухин, с которым я снималась в художественном фильме Самсона Самсонова «Милый друг давно забытых лет…», лично звонил директору того детского сада, чтобы Варю в него приняли. Потом все эти коммуналки расселили, и мы уехали на Водный стадион.

- Я исходила Гагаринский переулок, растянувшийся от Гоголевского бульвара до Плотникова переулка, вдоль и поперек. До XVIII века он назывался Старой Конюшенной улицей – это была главная улица Конюшенной слободы. Потом, к концу XVIII века, переулок стал называться Гагаринским, и вот почему: прежде, в 30-е годы того же столетия, здесь жил стольник, князь Богдан Гагарин. В наше время, с 1962-1993 годы, переулок переименовали в улицу Рылеева. В начале 90-х улица вновь стала называться Гагаринским переулком.
В молодости я часто возвращалась домой пешком – от Малого театра шла по Охотке, мимо Дома Пашкова, библиотеки, по Волхонке, мимо Пушкинского музея. Иногда проезжала от Кропоткинской две остановки на метро – «Библиотеку Ленина» и «Охотный ряд». В хорошую погоду хотелось побродить, погулять. На Гагаринском меня всегда восхищали потрясающие дома. В одном из них в 1919–1920 годы жил Джон Рид, автор «10 дней, которые потрясли мир». Одноэтажный особняк построили после пожара 1812 года, а в конце XIX века его новым владельцем стал архитектор Фалеев, украсивший свое жилище множеством причудливых декоративных элементов, включая фигурки крылатых грифонов. Сегодня в Доме Фалеева располагается посольство Республики Абхазия.

- Меня всегда поражало какое-то невероятное скопление, прямо-таки «столпотворение» интересных домов в Гагаринском переулке. Рядом с Домом Фалеева, на пересечении Гагаринского и Хрущевского переулков, расположен еще один особняк с историей. Дом считают уникальным образцом после-пожарного ампира. Помимо внешней архитектурной красоты, в его облике таится нечто загадочное, дом притягивает к себе, как магнит. Хозяином дома был участник Отечественной войны 1812 года, барон Штейнгейль. Домовладелец, которого причисляли к масонам, также участвовал в подготовке восстания декабристов, за что был осужден и сослан. В одноэтажном особняке когда-то останавливался поэт Рылеев, имя которого одно время носила улица. 

- Когда дочь была маленькой, нам, как всем думающим родителям, конечно же, позарез понадобился парк, где можно дышать, гулять, наслаждаться тишиной. Между Водным и Речным есть такое замечательное место – Парк Дружбы. Парк на Фестивальной улице построили в 1957 году к VI Всемирному фестивалю молодежи и студентов, который проходил в тот год в столице. В самом начале 2000-х в парке появилась чудесная рябиновая аллея, названная в честь Алисы Селезневой, героини книг Кира Булычева. Хотя парк достаточно камерный, там есть, где разгуляться. Есть тихие, уютные уголки, где можно «перезагрузиться», отдохнуть от городской суеты. Еще одно место, где можно наслаждаться природой и прогуляться по набережной – Парк Северного речного вокзала. Это просто сказка! Я там гуляла со своей собакой по два раза в день больше 14 лет, все местные собачники друг друга знали в лицо. В общем, даже когда мне предлагают гипотетически куда-то переехать, я, не раздумывая, отвечаю «нет». Мы много лет назад переехали сюда из самого центра и ни разу об этом не пожалели. Очень люблю гулять одна. Я вообще по натуре не коллективный человек, не самый открытый на свете: блоги не веду, не люблю подолгу разговаривать по телефону. Когда все расскажешь, уже и подумать не о чем. В деревне у меня осталась сестра Наташа, с которой мы очень близки, теснейшим образом связаны. Ее поддержку я ощущаю «сквозь годы, через расстояние».