Михаил Ширвиндт: исповедь московского хулигана

Эта церковь знаменитая - единственная, которую я люблю. Она для меня почти родовая. Очень интересная у нее история. Называется она Ильи Обыденного - почему и переулок называется Обыденским. «Обыденная» – значит, за один день поставленная. Я даже как-то сюжет об этом для своей передачи делал. Много есть версий - что Василий Третий здесь охотился и его спас какой-то медведь… Но вообще, это обеты. «Если что-то произойдет, то я обещаю за один день церковь поставить». Считалось, что за один день нечистая сила не успеет в храм заселиться.

Обыденский переулок - это моя вторая родина. Построил этот дом мой прадед, который был главным архитектором Москвы, - Семенов Владимир Николаевич. У меня по маминой линии все, без исключения, архитекторы - и брат мой двоюродный, и племянник. И мой дядя очень хорошо рисовал этот район - у меня сохранились эти картины - дома такие уютные, улочки…

Этот дом был построен как первый в Советском Союзе кооператив. На последнем этаже полукруглое окно - это был его кабинет. Эта квартира для меня - когда я читаю Толстого, бал у Ростовых – то представляю, что это все здесь. Она огромная. Мы с двоюродным братом ездили по ней на велосипедах. Кабинет, гостиная, где стояли огромные часы напольные… Это была такая сказка, особенно когда из коммуналки меня сюда привозили. Уже взрослым я я как-то вдруг включил пространственное мышление, и понял, что не такая уж это большая квартира, даже, скорее, маленькая. Но вот с 6-летнего возраста осталось такое представление о ней. Здесь мы с братом зимой катались на коньках - двухполозные были такие. Тогда редко когда по переулку проезжала машина. Грузовик какой-нибудь деревянный если проедет - можно было за него зацепиться и туда, до горки, на коньках доехать.

Моя бабушка была абсолютно слепой, но при этом очень активной и бойкой. И мы с ней иногда ходили пировать, когда я приходил из школы. Ну, я ее вел. Шли мы либо на Палиашвили, где была чебуречная, либо, минуя отсутствующий тогда Калининский проспект, в ресторан «Прага». Где ели пирожные «Прага» - это были такие праздники.

У нас был дворник Хабибуллин, у которого было примерно тридцать семь детей. Со многими из них я дружил. Самый мой близкий друг был Хабибуль Хабибуллин. А детских садов тогда не было. Бабушка у меня уже была слепая к тому времени, она не могла со мной гулять. А здесь по всем бульварам - Никитскому и другим, были прогулочные группы, куда ребенка сдавали в 10 утра, а в два забирали. Просто по бульвару гуляли с бабушкой какой-то, человек по 6. Кто-то из соседей водил меня в эти группы. Помню, тогда очень распространена мена - мы меняли всё на всё, и я умудрился поменять все дедушкины ордена на чумовой предмет - тросточку. Медалей было штук 6-7. А палочка, надо отдать ей должное, тоже была хорошая - резная тросточка такая, ореховая палочка декоративная. И понятно, что ругали нас за то, что мы менялись, и поэтому мы это делали втихаря. Мой друг принес эту палочку, а она была длинная, и ее тоже светить было нельзя, а я медали. Сделка состоялась. Но медали он по карманам рассовал, а палочку я засунул внутри под рубашку и под штаны, и весь день прогулял, как Зиновий Гердт, потому что у меня нога не сгибалась. Никто не засек! Приволок домой, спрятал под кроватью. Беда в том, что обнаружилось это спустя месяц, наверное. Палочка нашлась - откуда палочка, ну и раскололи меня… а вот медали уже ушли, он их уже раз семь поменял. Это все происходило здесь, на Никитском бульваре.

А когда я чуть-чуть подрос, меня стали пускать во двор… У нас есть знаменитая любимая папина история. Как-то он приходит домой днем - где-то он был на ипподроме, они там выпили. Мама моя в тот момент сломала ногу и была в больнице, бабушка слепая и тут мне звонит Хабибуль - зовет гулять. А мне надо, чтобы меня вывели, кто-то отвел через дорогу. А папа в этот момент заходит в квартиру, спотыкается и падает. Ну, не потому что он такой пьяный, хотя это, конечно, поспособствовало. И вот, он, лежа на полу, слышит от меня такой текст: «Нет, Хабибуль, я не пойду с тобой гулять. Мамка в больнице, бабка слепая, отец пьяный валяется. Некому отвести меня...» Вот такой образ в семье дворника сформировался о русской интеллигенции.

Это моя родина. Меня сюда из роддома привезли. Никитские ворота - это вообще первое, что я помню в жизни, первое, что связано с Москвой. И страшно вспомнить, как это было давно... Я прекрасно помню, как в окно раздавались крики: «Старье берем, старье берем» - ходили старьевщики, собирали тряпки и не только тряпки, потому что дети волокли все, что угодно, а за это получали либо петушок на палочке, либо такой маленький мячик на резинке, который прыгал. Ходили к нам молочница и хлебница в квартиру прямо. Молочница, булочница, точильщик ножей - все это было так уютно…

А квартира у нас была - моя мечта в ней теперь оказаться - по-моему, 9-комнатная. Жили в ней восемь семей. Мы были буржуи, у нас было на пятерых две комнаты. Жили там бабушка с дедушкой, папа, мама и я. Мне это нравилось там очень, потому что я не сталкивался с коммунальными проблемами, дрязгами, маленький был, поэтому все со мной общались, я мог ко всем заходить, я ездил на велосипеде по коридору... Я понимаю, что сейчас в этой квартире живет один какой-то унылый нувориш, шастает в тапочках по полчаса из одного конца квартиры в другой. Ему дико скучно, ему бы подселить народу - веселее было бы. Там все было - скандалы, мордобой, все это мне очень нравилось. И до семи лет я жил либо там, либо у бабушки с дедушкой в Обыденском переулке. Но это - отдельная история.

Здесь я ходил гулять. Тогда было такое понятие, как дворы. Которое сейчас, из-за коммерциализации и приватизации нашей жизни, утрачено. Мы шастали из двора во двор, знали все проходные лазейки. Собирали разные штучки… сейчас и штучек-то нет - попробуй найди проволочку. Раньше - на каждом углу, все, что угодно. Можно было телевизор собрать, если час походить по помойкам. Сейчас всего этого нет, шлагбаумы, ворота, везде машины, а тогда было все по-другому и замечательно.

Главный магазин – «Бакалея» или «Консервы» его еще называли - угловой. Он знаменитый был такой, сталинский, роскошный, мраморный. Там, где сейчас около кассы тарелки висят, был отдел «Соки-воды». Но какой! Во-первых, огромный мраморный прилавок с конусами. И конусы эти, когда заканчивалась в них жидкость, сок, они на страшных цепях уходили в преисподнюю. Их крутили или там электричество было, - конус вдруг пустой уезжал вниз - представляете, каково ребенку в пять лет это видеть? И пошел обратно - конус, полный сока. Естественно, я пил его в промышленных количествах, потому что мне надо было долго стоять и смотреть.

Когда меня тогда водили сюда, на Никитские ворота, это был самый большой праздник, потому что - весь этот мысок или островок, где сейчас стоит храм Вознесения, он и тогда стоял, но его не было видно, потому что колокольня была разрушена, а весь периметр этого сквера состоял из деревянных одноэтажных торговых рядов. Как в старых-старых фильмах можно увидеть - с козырьком, с деревянным тротуарчиком... Были лавочки, где торговали керосином, потому что на кухнях стояли керосинки. Я это все помню - ужас! (смеется). Была, помню, лавочка «Игрушки», я все время к ней норовил, «Колбасы», «Колониальные товары»…

Здесь я вырос, здесь не было, слава богу, этого жуткого фонтана с гномами, в которых трудно угадываются Пушкин с супругой. Да, в этой церкви они венчались, кстати, венчались-то они чуть ли не в трапезной, церковь была разрушена тогда.

Сейчас я живу в этом доме. Я очутился здесь в результате семейных разменов. Вот так я закольцевался - уехав достаточно надолго с Арбатских районов, я в них вернулся. И сейчас опять там живу. И у меня на глазах все вот эти метаморфозы с городом произошли. Я помню, как раньше в этом районе было спокойно - не было еще никаких домофонов, просто болталась подъездная дверь. Я открывал дверь квартиры, и мой спаниэль Сандрик бежал вниз, выбегал на улицу и бежал туда, где сейчас построили какой-то роскошный китчевый дом в центре, там был двор гостиницы «Марко Поло». Он гулял, потом сам возвращался, ждал, когда кто-то откроет и забегал. Настолько было спокойно - ни машин, ничего не было…

А это моя третья родина. Умер прадед, и настал момент, когда стало понятно, что жить в коммуналке не очень хорошо, тогда мы эту квартиру разменяли. Мы с родителями получили трехкомнатную квартиру на Котельнической набережной, в высотке. У нас было кгбшное крыло, более старое, которое выходит на Москву-реку. У нас на третьем этаже - сумасшедший балкон. Такое архитектурное излишество этого дома - мраморный граненый портик, который как раз заканчивается на третьем этаже и образует, собственно, балкон. У всех жителей третьего этажа вот этот балкон - площадь нашего отсека - метров 40 квадратных. Он не застекленный, и летом там, я помню, всегда устраивали папин день рождения. Человек 50 могло сесть на балконе.

А дом этот знаменитый – в нем жили Уланова, Жаров, Раневская… Но мне было по барабану, мне важно было там тусоваться - там был очень хороший двор. Он сохранился, потому что его просто нельзя перестроить. Там гараж подземный, и на гараже огромный такой холм. Ничего нельзя построить физически.Рядом была телефонная станция, и, если правильно перелезть через колючую проволоку, можно было добыть столько проводков разных, из которых делали рогатки, пульки для рогаток - много ценного.

Я всю жизнь сталкивался с великими. Просто я этого не знал, и мне это было не так интересно. А моя бабушка была работница филармонии, она со всеми дружила, вся Москва были ее подруги, в частности, Раневская, которая звонила нам, когда уже не очень хорошо себя чувствовала, и говорила: «Шурочка, не можешь проволочь меня минут пять по двору?». И папа шел «волочь» ее по двору…

Там был замечательный подземный гараж. В нем невозможно было купить место - они освобождались только в связи со смертью владельца, и очередь стояла огромная. И как-то мы добились места в этом гараже - прямо напротив нашего подъезда. А соседняя машина была Клары Лучко. И вот, зайдешь, бывало, в этот гараж - а там на нескольких капотах газетка, огурчики, колбаска… Это усталые владельцы машин приезжают с работы и с коллегами обсуждают события дня. Я дико завидовал. Было настолько уютно и вкусно - мне было всего восемь лет, и я не понимал, что это такое, но хотелось так - думал, вот, вырасту, обязательно буду так же… но теперь нет гаража!